Бизнес-тренер Салимат Алиомарова в 36 лет родила четверых детей, поборола онкологическое заболевание и сделала впечатляющую карьеру в Дагестане. Сфера непростая — управление персоналом. Особенно на Кавказе. Особенно если ты женщина.
Что за девочка?
— Сейчас быть мной в Дагестане уже проще. А шесть-семь лет назад со мной общались в духе «Чего это тут эта девчонка вякает?» Или просто игнорировали, знаете так — смотрели сквозь. Но у меня есть неплохой командный голос и непробиваемая уверенность в себе. Это работает всегда и со всеми. Когда мы проводили конкурс на кадровый резерв для главы республики, начальник выслушал мои предложения и говорит: «И ты думаешь, что все эти семьсот человек, среди которых министры и замминистры, будут играть во все эти ролевые игры и делать эти упражнения?» Я сказала: «Будут». Он спорил, конечно. А они играли, как зайчики. Между собой они, конечно, такие: «Бу-бу-бу, что эта женщина пришла тут рассказывать нам, как делать нашу работу?» Но я не лезу в их сферу деятельности. Я объясняю, как стать эффективнее в любой области.
Мечта о скальпеле и погонах
— Вообще-то, я хотела быть хирургом. А еще генералом, но эту мечту я решила оставить в тайне. Папа сказал: «У женщин-хирургов семьи не бывает, выбери что-нибудь более приличное, например, экономический. Я пойду договорюсь с деканом». В те годы в вузы поступали так.
Но я родилась неправильной: за всю жизнь не дала и не взяла ни одной взятки. И я тихонько пошла на филфак — потому что без денег и протекции могла поступить только туда. А еще потому, что я знала, где он находится. Работала потом в журналистике, участвовала в проекте «Молодежное правительство», была министром, разумеется. Не генерал конечно, но…
Затем я пошла на работу в Росгосстрах, и меня отправили в корпоративный университет, учиться на бизнес-тренера. Каждые два месяца моталась по всей стране и училась, училась, училась. А потом, со второй попытки, я выиграла грант на обучение в Москве в Шанинке (Московская высшая школа социальных и экономических наук). Собрала чемоданы и улетела в новую жизнь. Родители узнали, что это не очередная командировка, через неделю после моего отлета, когда я позвонила и сказала: «Я тут остаюсь». В моей патриархальной семье это произвело эффект атомного взрыва.
Все деньги мира
— Два года вечером я училась организационной психологии и управлению персоналом, а днем работала в брокерской компании, затем перешла в «Ситибанк» и продолжала обучаться, в том числе в Германии и Бельгии. В Москве у меня появился нормальный доход. Вместо унизительной зарплаты в пять тысяч рублей, которой хватало почти только на дорогу, в 2008 году я получила свои первые сумасшедшие московские сорок пять тысяч плюс стипендию в 300 долларов. Когда я держала их в руках, у меня просто снесло крышу от счастья. Я чувствовала себя так, будто все деньги мира мои. Сняла жилье на всю стипендию, а на оставшееся… Я купила роскошные дизайнерские туфли за тысячу долларов.
Моя зарплата очень быстро стала в два раза больше, и почти на каждую я покупала себе туфли. Я не знаю зачем — ни тогда, ни сейчас. Когда я переезжала обратно в Дагестан, больше половины моего багажа составляли коробки с обувью — пришлось отправить их автобусом. До сих пор у меня лежит неношеная пара на антресолях. Сколько смогла, раздарила, но встретить женщину с таким размером ноги, как у меня, довольно трудно. Я крепко стою на земле своим сорок вторым.
Побег из загса
— В Москве я вышла замуж за случайного прохожего. Да-да, именно так. Конечно, я на улице не знакомлюсь, он жил на одной со мной станции метро и видел меня несколько раз. Через земляков узнал, кто я, нашел меня в «аське». Первое сообщение было очень забавное: «Я такой-то, помнишь меня?»
Рассказал, что ему 25 лет, преподает в политехническом институте, мастер спорта по боевому самбо. Правдой оказалось только последнее, а узнала я это в махачкалинском загсе, уже после свадьбы и религиозного обряда бракосочетания, на девятом месяце беременности. Туда нас загнала его мама, уверенная, что рожать надо со штампом. И вот я стою перед регистратором и… в первый раз в жизни вижу его паспорт. Громогласно заявляю: «Ты младше меня на три года? Ты меня обманул? Я за тебя замуж не пойду», подхватываю обеими руками живот и, насколько это возможно, стремительно вылетаю из загса. Там, конечно, все ржали. Дома скандал, на мое «Зачем ты меня обманул?» звучит «Иначе бы ты за меня не вышла».
Конечно, на пороге роддома я не стала с ним расставаться и ушла в декрет приличной замужней женщиной. Это был единственный декрет, который я провела традиционно. И то обучилась на консультанта по грудному вскармливанию и проконсультировала по скайпу больше 200 женщин.
Беременной уже вторым ребенком, вместе с мужем я совершила хадж. Из Мекки вернулась с покрытой головой и платок больше не сняла. Не только четыре ребенка, но и этот элемент в гардеробе на моей карьере никак не отразились. Хотя тот факт, что я женщина, и пытался создать мне затруднения.
Внедорожник за должность
— Уже в Махачкале я окончила школу бизнес-управленцев MBA, которую сама же помогала организовать. Затем работала над созданием сети МФЦ. Моей задачей было выстроить систему управления персоналом. Тогда, семь лет назад, мы были чуть ли не первыми, кто убеждал людей, что можно трудоустроиться без знакомства. Мы ездили по городам и крупным селам, устраивали ярмарки вакансий. Люди не верили — они приходили, все еще пытаясь сунуть нам денег или подкрепить свою кандидатуру какими-то знакомствами. Шли толпами! За день мы отсматривали 200−300 человек. Когда мы их брали, у них были просто огромные от удивления глаза.
Мы открыли 56 филиалов по всему Дагестану с такой скоростью и эффективностью, что к нам приезжали из других регионов и центра перенимать опыт. А мной заинтересовался тогдашний глава Дагестана. Владимир Васильев спросил у моего руководителя Османа Хасбулатова, как ему удалось найти всех людей, которые сработали так эффективно, и получил ответ: «У меня есть один человек. Ее зовут Салима. Вот она видит людей насквозь и в 99,9% не ошибается». Эту фразу Васильев дословно мне сам и передал.
Когда мне поступило предложение о работе в кадровом центре главы Дагестана, я родила четвертого ребенка, с пороком сердца, у меня самой было онкологическое заболевание, и мы оба лежали на операциях в Санкт-Петербурге. Все это не помешало мне занять эту должность. Меня пригласили выстроить кадровую работу в масштабах республики: я создаю кадровый резерв, занимаюсь конкурсами для муниципальных служащих, оценкой компетенций.
Наш первый кадровый конкурс в резерв главы республики был прорывом в честной конкуренции за рабочее место. Тогда еще соискателям казалось, что можно иначе. Ко мне приходили много людей, которые просили что-то подкрутить, грозили со мной судиться. Одна известная певица принесла мне сумму, на которую можно купить внедорожник, она хотела быть министром культуры. Она поверить не могла, что я откажусь. Конкурсом этим я очень вдохновлена — на уровне министров и замминистров тогда прошли люди, чья компетенция беспристрастно подтверждена.
Люди с индульгенцией
— Государство может себе позволить годами отбирать и растить персонал. Бизнесу всё надо уже сегодня. Когда я захожу в бизнес, то разъясняю, что построить новый дом, не разрушив до фундамента старый, невозможно. Будут потери — в том числе в персонале.
Один из первых вопросов, которые я задаю заказчику: «Есть ли у нас люди с индульгенцией?» Обычно это родственники, которых нельзя увольнять. Со «священными коровами», типа «жена дяди», поступаем так: сначала пытаемся их как-то повысить в качестве. Если не удается, но и расстаться с ними нельзя, создаем для них позиции ни о чем, чтобы они не влияли на общую работу. Иногда приходилось целый почетный отдел ненужных дел придумывать.
Но если у людей начинают играть амбиции, приходится принимать другие решения. Увольнять людей надо легко. Не нужно мешать находящемуся не на своем месте сотруднику стать счастливым на подходящей ему должности. Если неприкасаемых слишком много — я проект не беру. Много — это если на сто человек таких десяток. Почему у нас так? Потому что существует убеждение, что свой у своего не сворует. А если и сворует — то все в любом случае пойдет «в семью».
Ну и ладно, пусть ворует
— Таких особенностей работы в Дагестане, по сравнению с той же Москвой, много. Первое — это совершенно потрясающее обесценивание человеческого труда. Желание за одну зарплату заставить человека выполнять четыре функционала: и чтец, и жнец, и на дуде игрец. У нас часто встречается недальновидная жадность.
У дагестанского бизнеса проблема с масштабным мышлением. У меня была такая загвоздка с одним работодателем: он дико сопротивлялся необходимости привести рабочий день персонала в соответствие с трудовым законодательством. Требовал, чтобы люди приходили на полчаса раньше, чтобы поработать на него хотя бы еще эти несчастные тридцать минут. И я билась за тридцать минут!
Здесь невозможно объяснить, что если сотрудник ездит из Каспийска на работу в Махачкалу и его зарплата равна дорожным расходам, то он либо дурак, либо у вас ворует. Поэтому надо взять другого на нормальную зарплату. Здесь главное, сколько ушло из собственного кармана. Собственники бизнеса легко приходят к решению: пусть ворует — лишь бы я мало платил. Я не утрирую. Мы проводили следственные мероприятия, доказывали, что да — воруют. Шок был, когда владелец компании, узнав, что воруют не у него, а у клиентов, говорил: «Ну и ладно, пусть все будет как раньше, не у меня же взяли».
Вы же девочки!
— «Платить одну и ту же зарплату мужчине и женщине? Убейте меня, ни за что!» – такая установка практически повсеместно. Объяснение изумительное: «Мужчине же надо кормить семью!»
Мне тут коллеги рассказали: в благотворительный фонд обращается мужчина, разбивший машину. Ему совершенно спокойно отваливают 150−200 тысяч на покупку новой. Когда обращается несчастная, избитая жизнью женщина, которая тащит на себе несколько детей, а бывший муж ничем не помогает, ей со скрипом выделяют 10 тысяч за съемное жилье — комнату в не самом близком пригороде. И между собой говорят: «Пусть мужика ищет, чтобы ее содержал». Ну, а «мужику» на тачку помочь — «Ему же надо работать, без машины ему никак».
В рабочих отношениях отношение к женщине тоже очень интересно проявляется. Как-то я обучалась в группе бизнесменов — 25 крутейших человек, которых отжали из 300 желающих. Как и во всех моих коллективах, куда я попадала в Дагестане, девяносто процентов — мужчины. Занятия по шесть часов и в промежутках кофе-брейки. И вот после каждого такого промежутка нам, десяти процентам, эти девяносто оставляли свои чашечки, чтобы мы их мыли половину оставшегося занятия холодной водой. Я, как аварка, пару раз помыла. Потом подождала: может, сами догадаются, что что-то не так? А потом не по-аварски не выдержала, поставила тазик с водой на стол и сказала: «Как мать троих сыновей я точно знаю и ответственно заявляю, что у вас ничего и нигде не отвалится, если каждый сам за собой помоет свою чашку». И вот все эти бизнесмены, такие крутые дядьки, ворочающие миллионами, поворачиваются ко мне и говорят практически хором: «Вы же девочки!» Я на секундочку зависла, перегрузилась и парировала: «А вы мальчики, несите зарплату». Они такие: «В смысле?» Я пояснила: «В смысле: почему я за вами бесплатно должна чашки мыть?» И тут их осеняет: «Тогда мы наймем посудомойку, пусть она моет». На этой светлой мысли мы и закончили.
Когда мои мальчики спрашивают меня: «Мама, когда мы перестанем мыть посуду и полы?», я отвечаю: «Когда приведете мне оплаченную домработницу». Мне все это кажется нормальным, но в Дагестане мое мнение — шок.
Улыбка равно согласие
— А еще мужчины здесь любой контакт воспринимают как сексуальный. Второй супруг часто ревновал меня на почве моей открытости. Говорил: «Перестань улыбаться людям, они это неправильно воспринимают». Но я объясняла ему, что это часть моей профессии, так надо!
Создает помехи это только в Дагестане. С этим сталкиваются все женщины. Я открыта в работе и доброжелательна, при этом я точно знаю грань, за которую никому заходить нельзя. Но местные мужчины воспринимают мою открытость как сигнал «да». Иногда мне приходится объяснять, что к чему, прямо в лоб. Прерываю беседу и так и говорю: «То, что я вам улыбаюсь, не значит, что я говорю вам „да“». Понимают моментально, что это за «да». Потому что они сидят и об этом думают.
Синдром санитарки
— Еще недавно у нас мало что знали о таком понятии, как профессиональная этика. Я сначала не понимала: что за каша вокруг творится? Потом поняла, что самое главное, чему надо учить здесь людей, — это разделять личное и профессиональное. На вводном занятии я говорю: «Твои личные пристрастия, то, какой ты замечательный и уникальный человек, в силу своих достоинств и воспитания выдающаяся личность и все такое прочее, к твоей работе не имеет никакого отношения. Работа — это функция».
Еще приходится объяснять следующее: «Как бы вы ни относились к человеку, который к вам пришел, даже если он блондин, а они вам не очень, или это ваш кровник в седьмом колене, он имеет право получить от вас профессиональную помощь в полном объеме».
Это здесь очень большая проблема. Сотрудник воспринимает человека, который пришел к нему по работе, как будто он пришел к нему домой, и делает все в зависимости от личного отношения и с большим одолжением. У психолога Эрика Берна такое отношение называется «позиция сверху». Это еще можно назвать «синдром санитарки». И переломить в наших людях ее очень трудно.
Хорошие новости
— Люди в крупных городах по всей России просто фанатично учатся. Они выжимают тебя на тренинге досуха. Они выжимают тебя в перерывах, а если у них есть твой контакт, то они будут тебе писать и звонить столько, сколько ты позволишь. Это пока еще не про дагестанцев, но у нас уже тоже учатся, а не просто просиживают учебные часы. Пусть пока не остервенело.
Хорошая новость — то, какая молодежь приходит сейчас устраиваться на работу. Они хотят большего и уже верят, что это большее с ними может случиться. Это тектонический сдвиг. Сама Махачкала сильно изменилась благодаря тому, что сейчас в городе много работы, на которую можно устроиться без блата. Когда важна степень компетенции — ее наращивают.
Наши кадровые конкурсы тоже несколько поменяли общую тенденцию, а главное, бизнес захотел стать конкурентоспособным. И уже активно перестает принимать на себя такую ношу, как люди с индульгенцией. Потому что бизнес делают HR-технологии.
Лейла Наталья Бахадори
