События на Ближнем Востоке всё чаще выходят на первый план в выпусках новостей. Гражданская война в Сирии, военный переворот в Египте, вызвавший революционную ситуацию в стране, усиление активности исламистов в мусульманских и даже в светских государствах – всё это сегодня касается не только исламского мира, а влияет на ход современной истории. Как конкретно это происходит? Каковы тенденции общественно-политических процессов в умме – мировой мусульманской общине? Об этом беседуют известный исламовед и политолог Алексей Малашенко и религиовед, публицист Марк Смирнов.
Марк Смирнов. Наш разговор я хотел бы начать с ситуации в Египте. Свергнут законно избранный президент, которого на волне «арабской весны» год назад привела к власти одна из самых массовых радикальных организаций в арабском мире — «Братья-мусульмане». Ни эта, ни другие радикальные исламистские организации не собираются мирно отдавать власть. То есть страна на грани гражданской войны. Но исламистский лидер отстранён. Означает ли это, что позиции исламистов ослаблены, что политический Ислам терпит поражение? О каких тенденциях современного Ислама говорят египетские события?
Алексей Малашенко. Всё происходящее сегодня в Египте даёт хороший повод поразмышлять о положении в мире Ислама и об одном из его феноменов – исламизме. Приход к власти видного деятеля религиозно-политической ассоциации «Братья-мусульмане» для многих был неожиданным. Между тем, это свидетельствовало об успешности исламизма как политического фактора, без которого уже невозможно представить сегодняшний мусульманский мир и мир вообще. Исламизм сегодня – один из центров силы. Если говорить о многополярном мире, то одним из его полюсов, наряду с Америкой, Китаем, международными организациями типа БРИКС, безусловно, является исламизм.
Исламистов всех стран объединяет желание найти свою, исламскую альтернативу и перекроить по мусульманским лекалам и государство, и общество. Что касается событий в Египте, то, думаю, от них сейчас зависит очень многое не только в мире Ислама.
«Арабская весна» потрясла этот мир. Исламисты пришли к власти в Тунисе, в Египте, они имеют огромное влияние в Ливии, Йемене, они участвуют в правительствах и парламентах практически всех мусульманских государств. Сейчас они рвутся к власти в Сирии. Что говорить о правительстве ХАМАСа в секторе Газа, иранском режиме, талибах в Афганистане и Пакистане. Даже в Турции, казалось бы, ориентированной на Европу, правят исламисты, хотя и умеренные.
Однако приходящие к власти исламистские режимы не успевают реализовать общественные запросы и ожидания, на волне которых они и стали правящими. Яркий пример тому – Египет. Мухаммед Мурси пробыл президентом год и… почти ничего не смог сделать. У исламистов нет опыта управления страной, исламизм как государственная сила не способен на быстрое решение проблем. У Мурси не было экономической программы, да и проводить реформы в бурной политической обстановке крайне тяжело. Да, военные отстранили его от власти. Но отправленный в отставку, он как бы обрёл «второе дыхание»: в его поддержку на улицы Каира выходят сотни тысяч людей. Вы сказали, что страна на грани гражданской войны, а я думаю, что она уже идёт: каждый день десятки убитых и раненых.
Исламизм гнётся, но не ломается. Он споткнулся в Египте, но не перестал быть огромной политической силой. Совсем недавно многие эксперты писали о крахе политического Ислама, утверждая, что исламизм – это нечто временное. Потом все дружно заговорили, что у исламизма «светлое будущее», что он непременно победит. И хотя Мурси проиграл, неизвестно ещё, кто там победит на будущих парламентских и президентских выборах. У либералов нет лидера. Мохаммед эль-Барадеи – однозначно западная фигура, популярность Амры Мухаммеда Муссы тоже не слишком велика. Не исключено, что в условиях продолжающегося хаоса египтяне захотят сильного харизматического вождя, отца нации.
М. С. Он будет в военном мундире?
А. М. Не исключаю. Но, возможно, он будет носить чалму. Так или иначе, нужен «отец нации», человек типа Насера с религиозным уклоном.
М. С. У исламистов есть проект построения особого — исламского государства. Это реально?
А. М. Исламисты считают идеалом государство, созданное в VII веке Пророком Мухаммадом. Но сегодня этот проект нереален. В любом исламском государстве без заимствования неисламских норм сегодня не обойтись. Мурси пришёл к власти, используя принципы демократии, в Иране – исламская республика. Исламское государство, так сказать, в чистом виде – утопия, миф. Но в него верят и будут за него бороться.
М. С. Как раз мой следующий вопрос об Иране. Страну возглавил Хасан Рухани, политик либерального направления, но он ещё и богослов, имеющий право принимать самостоятельные решения на основе Корана и Сунны. В каком направлении будет развиваться эта исламская республика? Усилится ли в её роль Ислама с его жёсткой регламентацией всех сфер жизни или в неё будет допущен либерализм?
А. М. Нелёгкий вопрос. Но попробуем разобраться. Новый лидер Рухани известен как прагматик, а значит, не чуждый либерализма, то есть свободы мышления. Он будет проводить более прагматичную политику, прежде всего, в экономике. Тут положение может улучшиться лишь после снятия санкций западных стран против Ирана, что возможно, только если будет достигнут компромисс с американцами и европейцами по вопросу ядерной программы. Рухани здесь выступает за открытый диалог и даже соглашается на то, чтобы обогащение урана не превышало 20 процентов. Будет ли сохраняться военная часть ядерной программы – тайна за семью печатями. Полностью Иран, конечно, не откажется от военной составляющей. Но всё равно к его большей открытости на Западе отнесутся с пониманием. Рухани не станет вступать в конфликт с Корпусом стражей Исламской революции, который, кстати, в ходе выборов не использовал против него административного ресурса. Исламизм держит власть, но при этом, как мы видим, имеет место отступление от его радикальной версии.
Есть, правда, мнение, что победа Рухани — не более чем игра. Мол, консерваторы дали ему прийти к власти, чтобы Запад на время оставил Иран в покое. Так сказать, отвлекающий маневр, а тем временем страна сумеет сделать ещё один шаг на пути к реализации ядерной программы.
М. С. Обычно и в случае с Ираном, и с другими странами говорят об американо-исламских отношениях. Но можно ли так ставить вообще вопрос? Ведь исламский мир так неоднороден. Да, Коран, Сунна едины для всех мусульман Земли, но жизнь показывает, что на Ближнем Востоке, в Иране, на Аравийском полуострове свои особенности религиозной жизни, связанные с историей Ислама именно в данной стране. И общественно-политические процессы идут там по-разному. Да о каком единстве исламского мира можно говорить, если мусульманские государства воюют между собой?
А. М. Всё так, вы абсолютно правы. Но в Штатах параллельно с выстраиванием отношений, например, с Тунисом, Саудовской Аравией, Афганистаном и другими странами, существует идея общего подхода к мусульманскому миру. Так, в Катаре ежегодно проводится исламо-американский форум. То есть, признаётся политическая гомогенность мусульманского мира. Но она проявляется чётко только у радикалов исламистов, которые, действуя во имя интересов своего государства, в то же время призывают к единству мусульман. А сочетать национально-государственные интересы с идеей исламского единства нелегко.
М. С. Потому исламские богословы пытаются обосновать и подкрепить политические решения своих национальных лидеров положениями Корана и Сунны…
А. М. Что-то в этом роде: прежде всего мы – мусульмане, национальные проблемы – потом. Тем не менее, исламская солидарность существует, и когда, например, Катар выделяет деньги исламистской оппозиции в Египте и Сирии, то делает это также по религиозным мотивам, а не только по экономическим соображениям.
М. С. Недавно вы побывали в Катаре на конференции «США и исламский мир». Известно, что в ней участвовал президент Афганистана Хамид Карзай, представители движения «Талибан», которые имеют в этой стране своё официальное представительство. Это пример того, о чём вы говорили – попытка США всех объединить. Но кто, например, будет контролировать ситуацию в Афганистане, когда войска коалиции уйдут из страны?
А. М. Там останутся американские военные базы, какие-то воинские части.
М. С. Американцы хотят на последующие десятилетия сохранить военные базы и своё присутствие и в Таджикистане, и в Узбекистане, и в Кыргызстане. Что касается Афганистана, то не вернутся ли времена талибов, когда все женщины закутаны в паранджу, музыка запрещена, школы для девочек закрыты, а «кяфирская» современная аудио- и видеоаппаратура уничтожена? Ведь талибы, управляемые муллой Омаром, — сила стихийная.
А. М. Когда Советский Союз в 1979 году вводил свои войска в Афганистан, нашему Политбюро и в страшном сне присниться не могло, чем всё может закончиться. Знаю только, что не будь там американцев, не было бы и Бен Ладена. Ведь жизнь показывает, и не раз уже, что вот так вторгаться в мусульманский мир со своими поучениями крайне неосмотрительно.
Заведомо было понятно, что американцы в Афганистане не добьются успеха. После же вывода войск там начнётся жуткая свара, да она уже идёт. Реформы проводить там ещё сложнее, чем в Египте. Афганистан обречён на нестабильность. Достаточно вспомнить про наркотики. Когда-то один немецкий исследователь сразу после прихода к власти талибов в 1996 году сказал: проще и дешевле построить по границам Афганистана Великую Китайскую стену. Цинично, но я понимаю, что он хотел сказать. Другого решения просто не видно. Покажите мне честного востоковеда и политика, который видит решение афганского вопроса в ближайшие 20 лет и даст реальную программу развития Афганистана с учётом всех особенностей – этнических, культурных, религиозных. Такого вы не найдёте!
М. С. Может ли повлиять то, что сейчас происходит на Ближнем Востоке, в Северной Африке и вообще в мусульманском мире, на наши северокавказские республики?
А. М. Влияние «арабской весны», конечно, уже заметно – и психологическое, и религиозное. В Дагестане, да и в Татарстане прошли демонстрации в поддержку сирийской оппозиции. Тут вот какое противоречие. У нас в России «Братья-мусульмане» запрещены. А наши мусульмане на Северном Кавказе видят, что мы дружим с египетскими «Братьями-мусульманами» – пригласили исламиста Мурси в Сочи. Известные зарубежные богословы, приезжая в Россию, говорят, что российские мусульмане и «Братья-мусульмане» Ближнего Востока – «родственные души»… В результате немало наших мусульман гордились победой Мурси на выборах в Египте, победой Партии возрождения в Тунисе и даже успехами сирийской оппозиции. И вот теперь ясно, что решать экономические и социальные проблемы «Братьям» не под силу. То есть не справляются приверженцы исламской модели с практическими делами, не всемогущи они. Отсюда мораль – нечего им подражать.
М. С. Как вы расцениваете события в Сирии? Какие ваши прогнозы в отношении этой страны?
А. М. Если Асад всё ещё у власти, значит, у него широкая поддержка в обществе. У оппозиции тоже есть на кого опереться. Но она очень разнородная, и внешняя поддержка у неё разная. Американцы сейчас поддерживают Сирийскую освободительную армию, но это только часть оппозиции. У Катара свои ставленники. Во что превратится Сирия? Останется ли она единой? Сомнительно. А разрушение страны не самым лучшим образом отразится на всём Ближнем Востоке.
М. С. У меня сложилось впечатление, что Запад в целом и Соединённые Штаты Америки в частности, увидев, какие силы борются против Асада в этой затянувшейся войне, отказались от безоглядной поддержки «сирийских повстанцев». Порой политика Запада и США на Арабском Востоке вызывает вопрос: а где же внешнеполитические ведомства, где дипломатическая служба, разведка, наконец?..
А. М. Да, совсем недавно госсекретарь США Хиллари Клинтон говорила, что Асад – реформатор, человек, с которым можно иметь дело. Сегодня – позиция противоположная. Думаю, на Западе пока не разобрались в том, что такое исламизм, какова роль Ислама в мировой политике. То пишут о «конце политического Ислама», то у них «Братья-мусульмане» чуть ли не либералы, прикрывающиеся Исламом. И вот к этим исламоведам прислушиваются политики, ищут у них совета.
М. С. А как обстоят дела с отечественным исламоведением? Следует ли изучать религию просто как феномен мировой истории и культуры или религиоведы должны принадлежать к той или иной религиозной традиции и с этих позиций исследовать вероучение? Есть ещё вариант: нет никакого религиоведения, есть только теология. Мне кажется, что замечательная российская исламоведческая традиция, существовавшая до революции и сохранившаяся в советское время, иссякает. Не вижу воспроизводства специалистов прежнего уровня. Не окажемся ли мы в плену теологических концептов и подходов, далёких от истинной науки?
А. М. То, о чём вы тревожитесь, особенно заметно в исследовании христианства вообще и православия, в частности. С исламоведением у нас пока такого не происходит. Я знаю отличных исламоведов, которые глубоко и точно анализируют роль Ислама в современном мире. Есть среди них такие, кто удачно сочетает своё духовное служение и научную деятельность. Но вот религиозно образованной молодёжи у нас очень мало, хотя у молодого поколения и на Кавказе, и в Поволжье заметна тяга к изучению Ислама. И всё же, когда изучаешь религию, требуется некоторая отрешённость от своей конфессиональной идентичности, иначе страдает объективность. К сожалению, изучение Ислама сейчас очень политизировано. Иногда люди пишут такое, что если им верить, то надо ожидать, что ваххабиты вот-вот ворвутся в Кремль…
М. С. Но вы же не будете отрицать, что радикальные мусульмане представляют опасность для сегодняшнего российского общества?
А. М. Во всём мусульманском мире существует радикальная, даже экстремистская оппозиция, и Россия будет и впредь испытывать её влияние. Нужны меры, ограничивающие радикализацию, но напрасно думать, что её можно полностью остановить. Противостояние этому – тонкая работа, религия вообще дело тонкое. Я, например, категорический противник участия религии в политике, против того, чтобы критиковать правительство именем Ислама. Но это было, есть и будет. Политизированность религии, Ислама в особенности, естественна, вопрос в том, какие формы это принимает.
М. С. Универсиада в Казани, к счастью, прошла без эксцессов, хотя и были опасения терактов со стороны исламских радикалов. Основания для таких опасения имеются. Летом прошлого года было совершено покушение на бывшего муфтия Татарстана Ильдуса Файзова, а его помощник, известный богослов Валиулла Якупов застрелен… Не свидетельство ли это усиления радикального Ислама в этом регионе?
А. М. Я бы сказал так: одни преувеличивают роль исламистов, другие её приуменьшают. Когда говорят о сплошной «ваххабизации», это неверно. Когда говорят, что вообще проблемы никакой нет, это тоже неверно. Есть тенденция постепенного проникновения радикализма в общество, прежде всего в молодёжную среду, где всё больше интересуются не традиционным российским Исламом, а тем, который они видят на Ближнем Востоке, – активном, с его огромным потенциалом, бросающим светским режимам глобальные вызовы.
Молодёжь не верит лояльному власти духовенству, критикуют и саму власть. Идут в этой среде разговоры и об установлении исламского правления, хотя все прекрасно понимают, что это невозможно. Если их активность поместить под увеличительное стекло, она будет выглядеть кошмаром. Но просто отмахнуться от них нельзя.
Сотни тысяч мусульман приезжают из Средней Азии и Кавказа в Поволжье и в Сибирь, в северные районы России. В некоторых прежде «чисто» русских городах мусульмане составляют 15, 20, 30 и даже более процентов от общего количества жителей. Власти не готовы к этой явно новой ситуации. В Европе проблема мусульманской миграции уже стала одной из самых острых. Но у нас к этой ситуации нужно относиться спокойно. Большая часть нашей молодёжи весьма индифферентна к религии.
М. С. Но приходилось читать, что исламисты очень активно пропагандируют идеи Ислама среди русских молодых людей, призывая сделаться мусульманами. И вербовка бывает успешной. Это выдумки или существует такая угроза?
А. М. Это не угроза. Это феномен. Если люди пытаются уйти в иную религию, значит, они разочарованы в своей исконной религии, в какой они родились. Идут и за протестантизмом, и за католицизмом… В Мордовии возрождается язычество. Люди, которые переходят в Ислам, хотят обрести некую опору. Такой переход – это вызов. А уж если человек перешёл в Ислам, у него, как у всякого неофита, возникает потребность подтвердить эту новую идентичность, он хочет доказать, что он истинный, даже фанатичный мусульманин. Вот почему нередко в терактах участвуют русские мусульмане.
М. С. Комплекс неофита, принявшего новую религию вопреки традиции своей семьи и окружения… Дети фактически отвергают религию родителей.
А. М. Это проблема не родителей, а общества…
М. С. Отечественные богословы часто говорят: то, что привнесено ваххабитами, не имеет к Исламу никакого отношения.
А. М. Это лицемерие. Можно ответить им так: Бен Ладен тоже мусульманин. Они не желают признавать разнообразие исламской традиции, о котором мы с вами говорили. Им проще абсолютизировать собственную локальную версию Ислама.
Источник: religo.ru
